Приобретут всеевропейский лоск
слова трансазиатского поэта,
я позабуду сказочный Свердловск
и школьный двор в районе Вторчермета.

Но где бы мне ни выпало остыть
,в Париже знойном, Лондоне промозглом,
мой жалкий прах советую зарыть
на безымянном кладбище свердловском.

Не в плане не лишенной красоты,
но вычурной и артистичной позы,
а потому что там мои кенты,
их профили на мраморе и розы.

На купоросных голубых снегах,
закончившие ШРМ на тройки,
они запнулись с медью в черепах
как первые солдаты перестройки.

Пусть Вторчермет гудит своей трубой, Пластполимер пускай свистит протяжно.
А женщина, что не была со мной,
альбом откроет и закурит важно.

Она откроет голубой альбом,
где лица наши будущим согреты,
где живы мы, в альбоме голубом,
земная шваль: бандиты и поэты.

Pan-Europeeske glâns krijt meikoarten

dit wurk fan in trans-Asiatysk dichter,

sadat Sverdlovsk by my yn it ferjit kin –

de Stielskroatwyk, it skoalplein, de gesichten.

Mar wêr’t ik ek myn ein te finen kom,

yn gleon Paris of yn it rûpske Londen,

ik ried jo: skink myn lyk de grûn

op ’n nammeleas tsjerkhôf yn Sverlovsk’ donker.

Mar net as in pronk’rich, of sis mar,

bombastyske of artistike poaze,

mar omdat se dêr myn maten dellein ha,

har marmeren profyl, mei ringsom roazen.

De jonges dy’t mei koper yn ’e harsens,

de jierren fan de jûnsmulo skraachwurk dien,

yn giftich blauwe snie delstoarten,

sy dy’t de earste striders fan de perestrojka wien’.

Lit jammerje as in bas it Stielfabryk,

Plastpolymeer sisterje, fluitsje en smoke,

en lit de frou dy’t net by my wie

in album iepenslaan en eptich roke.

Sy sil in ljochtblau album iepenslaan,

mei eagen dy’t nei de takomst wize.

Dêr libje wy, dy’t yn dat album kamen,

it skûm fan d’ierde: dichters en misdiedigers.

vertaling Eeltsje Hettinga